Легендарный «Майор Вихрь»: «Мне часто снится операция по спасению Кракова»

В Киеве скончался наш легендарный земляк "Майор Вихрь", Герой Украины Евгений Степанович Березняк.

Как известно, Евгений Березняк родился 25 февраля 1914 года в Екатеринославе, был одним из спасителей польского города Кракова, а также одним из прототипов главного героя романа «Майор Вихрь» и его экранизации 1967 года.

Мы публикуем интервью легендарного разведчика, которое он дал в 2012 году.

19 августа 1944 года под Краковом была выброшена разведгруппа «Голос» 1-го Украинского фронта под командованием «капитана Михайлова». Группа активно действовала более пяти месяцев — по 23 января 1945 года. Деятельность группы «Голос» легла в основу сюжета романа Юлиана Семёнова «Майор Вихрь», по которому был снят одноимённый фильм.

Легенда советской военной разведки — «капитан Михайлов», «Голос», генерал-майор ГУР МО Украины, Герой Украины, кавалер российского ордена «За заслуги перед Отечеством» IV степени и польского ордена «Виртути Милитари» Евгений Степанович Березняк не дожил всего несколько месяцев до своего столетнего юбилея.

Твёрдые взгляды на разные вопросы, богатый жизненный опыт, проверенный в самых тяжёлых испытаниях патриотизм, любовь к людям — всё это делает общение с Евгением Степановичем чрезвычайно полезным. Ветеран, ставший ещё в 1961 году, до рассекречивания «Голоса», заслуженным учителем УССР, контакт с молодёжью считает важнейшей задачей.

Только через пятьдесят лет после войны Евгений Степанович Березняк получил звание майора, «присвоенное» ему в романе, а в дальнейшем и в популярной киноленте известным писателем и сценаристом Юлианом Семеновым. Впоследствии добавились и награды независимой Украины — ордена «За заслуги», Богдана Хмельницкого III степени, самая высокая награда «Золотая Звезда» Героя Украины, причем под номером 5. И хотя в фильме «майор Вихрь» погибает, с честью выполнив задание и спасши польский город Краков, в действительности жизнь даровала ему долгие годы и, к сожалению, запоздалые славу и признание. Рассказать друзьям и близким, что на экране бесстрашный майор Вихрь именно он, Евгений Березняк смог только через больше чем двадцать лет после войны. Были в его жизни и гестаповские застенки, и три месяца лагеря НКВД, бесконечные годы проверок, недоверия, непризнания. Позже все стало на свои места, и слава нашла своего героя. Теперь его «иконостас» насчитывает 13 орденов и свыше 20 медалей. Кроме этого он — Почетный гражданин Киева и Кракова. В свои 97 у Евгения Березняка замечательная память, прекрасное чувство юмора и оптимизм. Правда, в последнее время уже не встречается с журналистами, жалуется на плохое зрение. Последнюю свою книжку воспоминаний наговаривал на диктофон. Далее полная версия интервью, записанного 2 марта 2011 года с легендарным майором Вихрем.

— Если сравнить фильм «Майор Вихрь» и реальные события того времени, существенно ли они отличаются, есть ли какие-то несовпадения, полностью ли отвечают действительности?

— Дело в том, что книжка Юлиана Семенова «Майор Вихрь», положенная в основу сценария, в первую очередь, является художественным произведением. Автор в основу сюжета фильма и художественного произведения положил реальные события, имевшие место в жизни. Главным же героем является Березняк, руководивший группой войсковых разведчиков. Книжка не совсем обо мне, а о вымышленном герое, собирательном образе. Но в основе ее лежат события, имевшие место в моей биографии. Юлиан Семенов перед написанием произведения посетил все мои явки на территории Краковского воеводства. Он познакомился с моими информаторами с польского патриотического подполья, побывал на радиоквартирах. Его на два года раньше, чем меня, допустили к архивам Генерального штаба Вооруженных сил СССР. Писатель первым ознакомился и с моим личным досье, достаточно-таки объемным, в настоящее время хранящимся в Главном управлении разведки теперь уже России.

— Юлиан Семенов встречался с вами лично, советовался?

— Со мной он ни разу не встречался, общался только по телефону и в письмах. Он объяснял это тем, что не хотел до конца свести свою повесть к документальной, а стремился сделать именно художественное произведение. Поэтому боялся, что встреча со мной помешает ему это сделать. А в художественном произведении, как известно, не может быть чьих-то претензий на отсутствие правды относительно реальных событий, а есть вымысел.

— Что конкретно является вымыслом, а что правдой?

— Правда то, что майор Вихрь действительно попал в руки немецкой жандармерии и при определенных обстоятельствах впоследствии убежал из Краковского гестапо. Правда, что наша группа взяла в плен немецкого инженера-майора Курта Пекеля, использовав его важную информацию относительно минирования Кракова. Правда и то, что 16 сентября 1944 года была раскрыта наша радиоквартира, а еще раньше товарищей предал руководитель разведгруппы «Львов», заброшенной в тыл к майору Вихрю. Главная правда, что группа, которой я руководил, и в самом деле способствовала спасению Кракова. Хотя при этом домыслов в фильме и книге хватает. Не очень мне понравилось, с точки зрения разведчика, как не профессионально, не квалифицированно показаны некоторые события. Например, в фильме майор Вихрь берет с собой на операцию руководителя краковского подполья Седого и связную. В то время как они пьют кофе, пиво, танцуют, руководитель подполья стоит «на шухере». Когда все посетители уходят из бара, Вихрь подходит к хозяину бара, вынимает пистолет и забирает у него выручку. Выйдя из бара, вся компания натыкается на немецкий патруль. Ситуация и в самом деле драматично трагическая, поэтому зрители смотрят ее с заинтересованностью, увлечением. Все ждут, что будет дальше, как выкрутится разведчик. Все это красиво показано в фильме, но абсолютно не правдиво в жизни. Потому что руководитель разведки, резидент не мог такого допустить. Мы и в самом деле забирали у немцев деньги, но ни руководитель подполья, ни тем более я не ходили на операции. Это делали совсем другие люди из нашей группы. Не достоверно Семенов использовал тот факт, что мы взяли в плен инженера-майора Курта Пекеля, причастного к минированию Кракова.

Все ждут, что будет дальше, как выкрутится разведчик. Все это красиво показано в фильме, но абсолютно не правдиво в жизни. Потому что руководитель разведки, резидент не мог такого допустить.

В фильме показано, что его взяли в плен в день наступления советских войск. Но кому он тогда уже был нужен? В действительности, мы взяли его в плен за три недели до наступления, потому что он нам был очень нужен. Все это время он жил в моей землянке, рисовал схемы. Но примитивнее всего в фильме показан провал нашей радистки. Гитлеровцы запеленговали ее на рассвете. Я допустил тогда значительный просчет и проигнорировал правила разведки относительно того, что нельзя длительное время держать радиостанцию в одном и том же месте. А я в течение нескольких недель держал радиостанцию на одной квартире. Из-за этого немцы с точностью до метра запеленговали ее. В результате этого 16 сентября произошел провал. Гитлеровцы окружили дом, где на крыше работала радистка, и схватили ее. Девушка даже не успела снять наушники. Ее со всеми приборами стянули с чердака и посадили на скамейку, маскировавшую вход в мое укрытие. Оно было оборудовано достаточно квалифицированно хозяином радиоквартиры. К жилому дому, где жил хозяин с дочерьми, пристроили дощатый сарайчик без крыши. В сущности, это был сеновал, заваленный снизу и доверху сеном. В него можно было попасть со стороны леса, подняв две-три доски в стене. Через это отверстие я и проникал в комнатку-укрытие. Чтобы вход был незаметным, хозяин поставил перед поднимавшимися досками скамейку. На нее немцы и посадили радистку, сели сами и произвели допрос. Меня с ними разделяла всего одна доска. Это всего лишь 5—10 сантиметров. В щель я хорошо видел немцев, Ольгу, слышал все, о чем они ее спрашивали. Мне достаточно было лишь сделать движение, кашлянуть или чихнуть — и был бы полный провал. Гитлеровцы прощупали сено штыками. Надо мной то с одной стороны, то с другой, появлялись штыки. В таком состоянии я находился полтора часа. Эти часы я пережил тяжелее, чем почти десятидневное пребывание в гестапо в камере смертников. А всего этого драматизма, напряжения в фильме не показали. Хозяину радиоквартиры с дочками немцы приказали лечь на землю, автоматы приставили к головам, а радистку допрашивали о том, где главный бандит, кто еще есть в доме. Это был самый главный вопрос. Хозяин и дочери говорили: «Ниц, не знамо». Ольга отвечала, что в доме сама, пользовалась услугами и информацией, полученной от польских партизан. Меня практически на всех встречах, особенно студенты, спрашивают, почему, очутившись в такой ситуации, я не воспользовался оружием. Ведь рядом в нелегкой ситуации были Ольга, поляки, помогавшие нам. Почему же я не помог им? У меня был пистолет, и стрелял я неплохо благодаря хорошей подготовке в школе оперативных разведчиков. Я и в самом деле мог уничтожить несколько немцев — двух-трех, но их там были два-три десятка. И подверг бы гибели польскую семью, радистку, себя и дело. Ведь вторая радиостанция в это время была у меня, в Кракове. Мой заместитель был легализован в Кракове, мои информаторы тоже были в городе и связь поддерживали только со мной.

И у меня был ключ ко всей разведывательной схеме. Как знать, какой бы тогда была судьба Кракова. Поэтому-то я молчал. Хотя эта молчанка была самым тяжелым экзаменом в моей жизни.

— Как сложилась судьба вашей группы, жив ли еще кто-нибудь из тех, кто принимал участие в известных событиях, в частности в Кракове, поддерживаете ли с ними отношения?

— В настоящее время жива только бывшая радистка Ольга. Она живет во Львове. По «Интеру» несколько раз показывали документальный фильм, где речь шла и о ней. В Польше живет дочка хозяина радиоквартиры — Стефа. Пять польских патриотов, помогавших нам, были награждены орденами Отечественной войны І и ІІ степеней. Двух из них посмертно — хозяина радиоквартиры и информатора по прозвищу Музыкант. Других участников уже, к сожалению, в настоящее время нет в живых. Во время моего последнего визита с женой в Краков я уже не застал никого из тех, с кем сотрудничал в годы войны. Навещал их на кладбище. Но их родственники поддерживают связь со мной. В Киеве был Метик, сын одного из подпольщиков. Есть много людей, знающих о событиях, но не бывших их участниками.

— Отношение поляков к советским воинам-освободителям значительно ухудшилось. Многие вообще считают нас оккупантами. Изменилось ли отношение лично к вам?

— Как пример хочу процитировать один маленький отрывок из моей книжки последнего издания. «Мы посетили Краков в 1995 году в день 50-летия его освобождения. В это время отношение к нам изменилось ощутимо по сравнению с предыдущими годами. Раньше я приезжал сюда на закладывание памятника маршалу Коневу, на 30-летие освобождение Кракова. Нас принимали с большим почетом, уважением. Специально польские телевизионщики сняли документальный фильм „Операция “Голос». В Польше — «Спасенный город», посвященный тем событиям. Мы были на торжествах в известном Оперном театре имени Словацкого в Кракове. А на 50-летие нас пригласили уже не официальные государственные структуры, а общественные организации, в частности Союз польских партизанов, союз польских офицеров, какое-то женское объединение. Краков освободили 18 января 1945 года. Мы же приехали в городу в канун празднования этой даты. Во время посещений генконсула увидел у него на столе газету «Голос Кракова», где на первой странице было напечатано, что завтра, 18 января, левые силы собираются отмечать день освобождения Кракова. В другой публикации шла речь о том, что 18 января 1945 года в Краков ворвались полураздетые, голодные солдаты маршала Конева. В городе начались грабежи, насилие. Кто завтра будет возлагать цветы или зажигать свечи на могилах оккупантов, тот может не считать себя поляком. Представляете, какой была моя реакция на эту публикацию. С горечью я читал эту статью. А на второй день в Краковском университете состоялись собрания интеллигенции не только Кракова, но и Польши, посвященные освобождению города. На эту конференцию пригласили ученых из Варшавы, Вроцлава, Лодзя. Пригласили и меня. Тем более, что незадолго до этого в Кракове вышла моя книжка «Акция „Глос“. Я выслушал четыре доклада масштабных краковских ученых, и почти все они говорили правду об освобождении города. У кое-кого в докладах звучали дополнения заслуг поляков, уменьшения роли советской армии. В целом была правда. После этих выступлений слово дали и мне. А перед этим ко мне подошел известный ученый, участник тех событий Юзеф Скотский, декан юридического факультета Ягелонского университета, помогавший нашей группе в годы войны. Он был сыном помещика и поставлял нам пищу. Потом он закончил Краковский университет, стал деканом, профессором-юристом, опубликовал немало научных трудов. Он подошел ко мне перед собранием и сказал, что здесь, в основном, присутсвтвуют порядочные люди, ученые, но есть и те, о которых я прочитал в статье, негодяи. Во время выступления я беру газету и читаю ее на польском языке. В зале слышится гул недовольства. Я спросил у них, почему они называют меня оккупантом, почему называют оккупантами Анку, которой не было 18 лет, когда она летела во враждебный тыл, радистку Ольгу, почему? „Мы летели к вам, чтобы освободить от немецких фашистов, потому что знаем хорошо, что такое фашизм, ведь сами были в оккупации. Мы летели к вам тогда, когда в нашей стране уже не было ни одного немца, кроме военнопленных. Мы летели к вам на боевое задание, зная, что 75 процентов из тех, кто летит на такие задания, не возвращаются с них, потому что погибают. Какие мы оккупанты, если у вас квартиры даже не просили. А риск смерти был ежеминутно, ежесекундно. Вы знаете, если бы не войсковая разведка, то кто его знает, что было бы сейчас с этим университетом, в котором мы в настоящее время находимся, не было бы Святого Вавеля — резиденции королей польских и еще многих объектов.

Почему вы нас называете оккупантами? Ведь, освобождая Краков, погибло больше 1300 советских солдат и офицеров, похороненных в могилах вашего города, почему вы их называете оккупантами? Эти события я описал в своей книге “Пароль Dum spiro...». Когда я закончил выступление на торжествах в Краковском университете, случилось то, чего я даже не ожидал. Все люди в зале, словно по команде поднялись, и минут 5—10 раздавались длительные аплодисменты. В целом же правительство Польши высоко оценило мои заслуги. Я награжден польским «Орденом Вертути милитари», Орденом «Золотой Крест партизанской славы», медалью «Злота видзнака Кракова», «За спасение архитектуры» и являюсь почетным гражданином Кракова.

— Говорят, в жизни ничего изменить нельзя. А если бы у вас была такая возможность что-то изменить в жизни, внести какие-то коррективы, воспользовались бы этим?

— Я много чего изменил бы в своей жизни. Внес бы немало корректив в свою биографию. Она у меня очень сложная. Всю свою жизнь, начиная с сознательных лет, был в оппозиции к власти. При советской власти я мог делать такие вещи, которые не все могли себе позволить. Однажды как начальник Главного управления школ работал в бригаде с секретарем ЦК компартии Украины. Мы должны были подготовить предложения, как и какие изменения осуществить в селе Чернобаивцы, где родился секретарь ЦК Кириченко. В этой группе были много людей: заместители министров, достаточно авторитетная комиссия, которая должна была предложить, что нужно сделать в этой деревне. Министр сельского хозяйства предложил построить МТС, снести старые дома и построить новые. Когда же секретарь ЦК Червоненко спросил у меня, что я предлагаю, то я ответил, что никаких изменений в системе образования в этой деревне вносить не будем. Здесь, где родился Кириченко, новые учебники выдавать не будем, и учителя здесь достаточно квалифицированы. Школу тоже не будем строить, поскольку здесь три года тому назад построили новую, кабинеты учебные есть. То есть никаких изменений не будет. Он сразу аж покраснел от ярости, стал кричать на меня. Я говорю, что такой будет моя позиция, в образовательной сфере оставляем все, как есть. Он раскраснелся, раскидал бумаги, через которые я переступил, и без его разрешения поднялся и пошел, хлопнув дверьми. Представляете себе, такое перед секретарем ЦК. На следующий день он позвонил мне по телефону и попросил меня зайти к нему. Во время беседы разговаривал со мной очень мягко. А когда со временем он стал послом СССР в Париже, а я был там в составе делегации, он, узнав об этом, дал мне свой автомобиль с водителем, чтобы показать мне Париж. Другой случай произошел у меня с секретарем Львовского областного комитета партии Грушецким, позже назначенного председателем Верховной Рады Украины. Грушецкий вернулся из армии в звании генерала и стал первым секретарем Львовского обкома партии. В то время я заведовал городским отделом народного образования во Львове. Меня вызвали в бюро обкома, где обсуждали вопрос относительно закрытия средней школы по улице Зеленой, 22, в которой училось 1410 учеников, под партийную школу. Я сказал, что детей девать некуда, и если они примут решение по передаче школы, то мы не будем его выполнять. Грушецкий кричал на меня. Я вышел из бюро обкома, зашел на телеграф и дал телеграмму в Москву в ЦК партии, что Львовский обком принял такое-то решение, и 1410 учеников не куда деть. Подписал — зав. отделом образования Березняк. ЦК на второй же день упразднило решение на обкоме. Представляете, что было потом. Грушецкий меня вызывал, но я не пошел на уступки.

Меня часто спрашивают, как же так: мне дают звание Героя, а я при этом критикую правительство, президента. Вы же понимаете, я внес бы некоторые коррективы в свой характер и, возможно, не был бы уже таким оппозиционером. Может, тогда бы по-другому сложилась моя судьба. От своей биографии никуда не денусь, и от нее не отказываюсь, хотя она у меня была сложной. Я жил в период Голодомора, о котором много говорил экс-президент Ющенко. Я пережил то время, когда невинных людей почти еженощно садили в тюрьмы. В 1937-ом районная газета опубликовала статью «До конца очистить школы от националистического охвостья». И меня, тогда инспектора районо, обвинили в том, что я связан с директором школы, который якобы когда-то служил у Петлюры. Что я тоже петлюровец. А петлюровщина была, когда мне исполнилось 4 года. Три месяца со мной никто не разговаривал, все от меня отвернулись. Товарищи приносили мне еженощно кусок хлеба, чтобы я не голодал. Вот такие нелегкие ситуации были в моей жизни.

— Вы уже написали не одну книжку, посвященную польским событиям, среди них бестселлером, бесспорно, является «Пароль „Dum spero...“. Планировали ли ее переиздать, дополнить?

— Книжка „Пароль “Dum spero...» появилась впервые в 1971 году под названием «Я голос». Это была моя кличка и кодовое название группы «Голос». Ее опубликовали в Москве в издательстве «Молодая гвардия» тиражем в 400 тысяч экземпляров. Второе издание было в Украине. В издательстве «Политвидав» не захотели повторять московский вариант и поэтому предложили мне другой. Точнее, я изменил название на «Пароль „Dum spero...“. На самом деле пароль между краковским подпольем и моей разведкой у нас был такой. „Dum spiro spero“ — „Пока живу, надеюсь“, эти слова были вычеканены на стене камеры краковской Мантелюповской тюрьмы. Под этим названием книжка выходила в СССР 4 разы, дважды на украинском и русском языках. После этого она вышла в Кракове под названием „Лозунг ДС“. В Болгарии — „Пароль “Dum spero...», а еще в Узбекистане, Прибалтике. В России уже при Ельцине ее опубликовали под названием «Операция „Голос“ тиражем 100 тысяч экземпляров. Общий тираж моей книжки под разными названиями теперь составляет свыше 2 миллионов экземпляров. Последнее издание было несколько лет назад. Одно выдало государство, другое — спецназ, переиздавший ее для себя тиражем в 2 тысячи экземпляров, с дополнениями, которые нельзя было давать при советской власти. Правда, эти дополнения уже есть в московском издании. Я написал новый раздел — „После победы“. В нем я описал, что со мной произошло после Победы, когда я попал в лагерь НКВД. Кроме этого, было снято несколько документальных фильмов о тех событиях. Первая лента московских авторов вышла в 1971 году и называлась „Теперь их можно назвать“. Потом вышел документальный фильм Операция „Голос“ в Кракове, Болгарии. В Украине обо мне сняла фильм Оксана Марченко. Всего было отснято приблизительно 10 фильмов.

— Вам снятся события прошлых лет?

— Достаточно часто. Они не оставляют меня уже много лет. Вероятно, вся моя послевоенная жизнь навсегда закрепила в моем сознании те страшные события. Особенно критические моменты, а таких случаев в моей жизни я насчитал около пятнадцати. В такие минуты мне оставались до конца жизни минуты, секунды, сантиметры и миллиметры. Представьте себе, какие случаи происходили со мной еще до начала разведывательной работы. Я был тогда в подполье в селе Миколаивцы, в колхозе. На квартире прежнего председателя колхоза хранилось все мое имущество: печатная машинка „Ленинград“, большое количество бумаги, множительный аппарат, пистолет. Неожиданно нагрянули полицаи. Они меня задержали, и начался обыск. Перевернули в доме все, потом полезли на чердак, где было все. Им оставались всего каких-то 2—3 метра до цели, и здесь полицай в темноте натолкнулся на сулею самогона. Он закончил обыск, спустился вниз, и началась пьянка. Они всласть напились, а я в это время спокойно одел пальто и тихо вышел. Если бы тогда меня задержали, а тогда меня там хорошо знали как заведующего районо, то я бы никогда уже не был Березняком. В другой раз такую же печатную машинку и рацию мы спрятали в курятнике. Но во время обыска толстый полицай не смог залезть в дыру, через которую я легко пролазил. И опять лишь мгновение отделяло меня от смерти. А вот третий эпизод, самый страшный, когда я полтора часа провел на сеновале. Четвертый эпизод, когда началось наступление с Сандомерского плацдарма на Краков. Я получил приказ отступать вместе с немцами на запад. Солдаты отступали по дорогам, а группа разведчиков по обочинам, лесам, горам. Во время движения мы остановились, чтобы передислоцироваться в горную местность Силезии, и там продлить разведку. Группа остановилась в небольшом домике в горах. Я должен был наблюдать за отступлением немецких войск и сообщить командованию, по каким дорогам и какие войска отступают. В штабе оставались две радистки и солдат. Я вышел из дома и услышал немецкий язык, сделал два шага и заметил в 50 метрах группу гитлеровцев. Как позже выяснилось, их было девять. Мгновенно разворачиваю автомат и со всей мочи кричу: „Хальт!“. Немцы — дисциплинирована нация, стали, как вкопанные, увидев меня с автоматом. Ведь свои автоматы нужно было еще подготовить, а мой уже был развернут в их сторону.— „Хенде Хох!“ Они сразу подняли руки.— „Ребята, кричу, Сашка (так звали солдата), разоружите их“. И так без единого выстрела мы их разоружили. Если бы в тот момент я растерялся, погибли бы радистки, солдат и я.

— Разведчики установили стипендию имени Евгения Березняка для лучших курсантов высших военных училищ, какая ее сумма?

— Довольно внушительная. Я не могу озвучить сумму. Ее выплачивают студентам-выпускникам старших курсов высших военных учебных заведений за высокие успехи в учебе. Недавно мне повысили пенсию, пересчитав ее, ведь мой общий трудовой стаж больше 65 лет. А раньше мои стипендиаты получали стипендию даже больше, чем у меня пенсия.

— Как отмечаете свои дни рождения?

— В последнее время отмечаю только юбилеи — 90, 95. Нынешний год не юбилейный. Я сказал товарищам, что если захотите пообщаться со мной, то перечитайте цифру моего дня рождения наоборот. Если будете читать цифру наоборот, тогда еще пообщаемся, то есть слева на право. Да, мне 97, а наоборот — всего лишь 79. Почему я придумал эту хохму? Когда мне исполнилось 86 лет, один генерал ошибочно сказал, что мне 68. Я тогда взял слово и сказал, спасибо вам, товарищ генерал, что вы у меня забрали 20 лет. Если есть желающие, то я могу передать еще кому-то 20. А вообще праздную дни рождения с женой, сыном, невесткой и внуками.